Давно не пишу в дайри, потому что старое. Потому что нового во мне столько, что... Те самые полгода - вот они, ни одной записи толком, ни одной.

Я не Македонский, хотя меня с ним сравнивали. Я не убираю мусор, я не прячу рук и взгляда (возможно, это чуть ли не единственное, чего я прятать не хочу), я ершистый и жесткий, и это душа моя.

Почему тогда Мак? Даже в той, старой-старой, игре. Потому что забираю боль.

Я привечаю чужих демонов, они остаются за моей спиной - голодные и с тоскливым взором. Жрать того, у кого внутри черная пустота - бессмысленно, а к другим я не отпускаю. Безжалостно прижигаю тянущиеся щупальцарукимысли.

Я был очень странным Маком.

Македонский ищет одеяла, сухие полотенца, греет воду. Македонский бродит по Четвертой, смотрит на стены, не смотрит в окно и тряпкой, но больше рукавами, смахивает окурки с поверхности. Вот здесь - Слепого, здесь - Сфинкса, тут постарался Лорд. Скоро они вернутся, холодные, голодные, мокрые и счастливые.
Лорд, Рыжая. У Лорда больные глаза влюбленного маньяка, и Маку смешно и одновременно грустно, потому что он понимает. Драконы - они всегда понимают друг друга. Красный Дракон ищет, где тикают часы ("Опять Курильщик, это же он притащил, больше некому!" и вопли Табаки над ухом, кстати, он вот-вот вернется, если не заблудится по дороге из столовой, а он может, вполне в его духе).

Сфинкса нет, и от этого легче, не нужно прятать глаза, не нужно не ловить взгляд пронзительных кошачьих глаз, потому что остальные если и знают (тот же Табаки - уж точно, и Лорд, белый, наверняка что-то чувствует), но только Сфинкс, только мудрая кошка может что-то сделать. А после Волка Македонскому не хочется ошибаться.
Македонский останавливается, замирает, садится на кровать и ждет возвращения остальных. Он находится в комнате, но никого, кроме него, здесь больше нет, так что, может, можно перестать на пару минут присутствовать? Ведь его некому чувствовать, правда?
И призрак Волка за спиной не маячит. "Тебянет. Тебянет здесьисейчас".
***
Мак смотрит на Лорда. Не глаза в глаза, нет. Просто смотрит. Впитывает образ, запечатлевает его на сетчатке глаза, стараясь не смотреть на сиящую рядом рыжую Рыжую. Они с Рыжиком в однобоких отношениях. Мак не так давно в Доме, чтобы знать Чайку. Но историю о ней он знает. Кто-то, кажется, Табаки, напившись той бурды, что они регулярно мешают друг другу, рассказывал... Рыжей все равно на все. У Рыжей немногое. А еще Рыжая не приручила его пока что, как остальных, просто почти_приручила. Ей все равно на него, поэтому, кажется, и не приручает специально - но смотреть на ее сияние и не быть прирученным невозможно.
Он не лис. И не чайка. Он Дракон. Красный - и поэтому от соперничества цвета ему легче. А белый дракон ослеплен и проникнут красным.
Македонский тихо усмехается в губы, прячет руки, заканчивает варить кофе - все знают, что Мак предугадывает желания, ая! - и подает его Лорду. Садится рядом, не желая пока более прислуживать.
Рыжая ничего не хочет. Лорд хочет Рыжую себе, но в этом Мак злому эльфу не может ничем помочь.

Но я не Мак. Я всё тот же молодой мятущийся зверь. Только теперь висмутовая броня разрослась на глаза и на сердце, въелась в кожу, и не сойдет уже пока.

---

Я так давно не чувствовала других, что пульсация, волной тепла прокатившаяся почему-то справа, оказалась слишком большой неожиданностью и выбила из колеи.
Фиолетовый, синий, чёрный, серебро, металл, воздух... Ни нарисовать, ни рассказать - даже себе.

Мне страшно.
Страшно опять бесконечно влюбляться в таких прекрасных и невозможных.
И спокойно и равнодушно осознавать, что ты-то в общем не сдался.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

В определенный момент запретила себе ныть о том, что чей-то светлый или не очень образ бьётся где-то рядом с моим сердцем в клетке рёбер.
Но этой-вот-той-ночью осознала, что действительно бьётся. И будет биться. А пока я буду говорить "Эй, я на твоей стороне". И ещё "Я когда-нибудь очень хочу увидеть твои крылья". И "Для меня ты один из тех людей, за которым стоит следовать".
Спа-си-бо.
Спасибо тому, другому, который вынес меня, который "Ты не просто сильная, ты очуметь какая сильная, только держись сейчас и не сойди с ума", когда выгибает от того, что ты - опять - не сумел себя проконтролировать. Давайте начнём изучать практики дыхания. Давайте начнём пить таблетки. Давайте я уже сделаю что-то с этой паникой, по-жа-луй-ста, потому что нельзя так жить. Потому что нельзя в определенный момент срываться с места, бежать, убивать ноги (а они теперь болят, чёрт подери, и вены вздутые, и всё поцарапано, а так я благополучная девочка из хорошей семьи, да)
Спа-си-бо.
Спасибо за то, что меня не убили, а всего лишь тихо и неодобрительно смотрели, а потом отобрали "огненную воду", потому что "полбутылки рома", а ещё виски, кола и где-то между делом, кажется, глотки ежевичного вина. Сладенькое. Для барышень - самое оно, "ещё никто не отказывался".
Спасибо, собственно, за ежевичное вино, и за "всё дело в опыте", и за "я увожу у вас самую красивую девушку в тёмный угол, идите нахуй".
Спасибо за красивых девушек рядом и их выслушивание всего того, на что меня пробивало под алкоголем.
Спасибо, чёрт подери, за пониманием, что тебе не нужно и по-че-му.

---

Мы этой ночью возводим воздушные замки, хаотичным движением нервных рук взбиваем облака, получая нужные оттенки от иссиня-чёрного до бархатно-фиолетового.
Они не будут идеальны ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо ещё.
Но это цель, одна из трёх тысяч миллионов целей, которые мы все когда-то поставили себе с обещанием добиться "хоть в какой-нибудь из жизней", и, к слову, считаем за неудачу, если они достигаются больше, чем в трёх. Их ведь так много, целей, надо впихнуть как можно больше в одну жизнь - жизней-то не как у кошки, больше девяти, но совсем не так много, как можно представить.

---

Мы неправильные. Нелогичные. У нас отключается мозг, мы поступаем, как придурки, мы сидим на траве на Цветном, выкуриваем одну пачку на двоих, хихикаем от того, что какой-то парень с фотоаппаратом должен снимать какую-то парочку, а снимает нас - нервных, девочек-скерцо, поющих "Джаа пустит трамвай из болота в рай" срывающимся голосом на "...ай".
Мы смеёмся, мы пишем стихи, мы "я расскажу тебе, как сдохнуть, не умирая", мы "котик, когда-нибудь всё будет хорошо - возможно, не у нас, так у них".
Нам страшно и странно. И щекочет в груди. И в глазах это вечное "всё всегда простим".
Мы идём в магазины и роемся в шмотках, а в итоге покупаем другим подарки; мы слушаем аскеров, у нас нет для них денег, зато есть широкая, шальная, нервическая такая улыбка: "Парень, это прозвучит странно, но у тебя такие офигенные кроссовки".
И да.
Мы действительно всё прощаем.
А ещё мы друг друга всегда поддержим.
Потому что нам незачем друг друга любить.

---

21.07.

Поезда любят, когда их встречают. Особенно питерские поезда с людьми, которых кто-то ждёт всем сердцем - а я краешком сердца, но тоже жду.
Немного закупоренного в рамки воспоминаний счастья, радости, света.
Встретить - это увидеть, обнять и тот, кто обнял раньше тебя, задаёт вопрос: "Вы вообще спали, дорогие?"
Хороший день после ночи, начавшейся в два с лишним и закончившейся в шесть с чем-то, потому что в 8:30 уже поезд - это когда ты едешь куда-то совсем неблизко, а улыбчивая женщина смотрит на четыре тела, два из которых ей совершенно незнакомы, и позволяет им остаться спать.
Тепло - это когда вожак, ещё чуть сонный и бесконечно ламповый, выползает на кухню, закутавшись в плед.
...
И даже то, что замечательный день заканчивается грустно; что кто-то перегибает палку; что в итоге в очередной раз истерика-слёзы-истерика и сидеть на подоконнике в итоге в двенадцать ночи и ржать оттого, что на фотках ноги, болтающиеся за окном, синие и светятся, ржать, потому что сидишь на седьмом этаже, на окне, куришь и поёшь "...Мы бываем довольны, но недолго и редко...", проглатывая половину слов, потому что текста ничерта не знаешь.
...
И плевать на всё, кроме.
Потому что.
"Наша жизнь, как мелодия
Собственной песни
Так чудесна.
Так чудесна."

---

чистый дом, просранная жизнь

Не буду удалять и чистить ничего, ничего делать не буду, просто запомню один раз и до маразма - то, что под чертой - было;
то, что над ней - есть.
Не будет. Именно есть. Менять стиль жизни - нет, но менять образ мышления - да.
Потому что хватит ныть-страдать.
Радоваться надо.
Радоваться.
_________________________________________

---

Просто сейчас я говорю; говорю много. Обо всём, что приходит в голову. И вот там, в этих диалогах, мое умение складывать слова.
Даже на вопрос, мол, как ты, отвечаю многословно и страдаю словоблудием.

Разбираю вещи.
В июле уеду с легким сердцем - надеюсь - и пустой головой - скорее всего - разбираться с прошлым. Сжигать мосты - так это называется? Смена белья, футболка с пацификом (а еще можно купить ярко-голубую, цвета неба, или такую вот голубую, чтоб под цвет глаз). Еду с насмешливой улыбкой, короткой стрижкой, эльфячьими ушами и желанием сказать "А вы не ждали? А я приперся".
Главное, не застрять там. Неделя. И ехать поездом. И сразу, когда брать билет туда, взять обратный билет. А еще надеюсь, что к моменту поездки - уже будут линзы. Чтобы я на всех посмотрел своими голубыми. А потом раз - и янтарь в глазах. Янтарь - это мое; не бесконечно мое, конечно, но что-то близкое.

Не-де-ля. Или 10 дней. Но. Не. Больше. За месяц этот город выпьет из меня все соки.
Потому что когда привыкаешь жить быстро, вляпываешься там во время, как муха в этот самый янтарь.
И все.
И пиз-дец.

---

пам

Я представляю себе мир, собранный из кубиков. Что-то вроде minecraft, но значительно совершеннее.
Я вижу структуру каждого существа и предмета. Именно структуру, но воспринимаю конструкцию в целом - нельзя иначе.
Нельзя не. Можно опустить руки в лаву и смотреть, как исчезают остатки плоти и костей.
Можно дойти до дерева.
Можно идти вперед.
Этот мир не рушится, он созидается - в единый момент настоящего, в прошлом и будущем. Он созидается вечно - и разрушает.
Сердце бьется, сбоит, но бьется, а земля откликается легкой пульсацией, и тело - камертон с идеальным резонансным звучанием.
Я. Здесь.
А где же ты.
Гдетыгдетыгдеты.

---

Дай-то тьма возможность сегодня уже хоть немного разобраться.
Получить однозначный ответ.
Ждать и надеяться - или опять опускаться на дно.
Сигареты, сигареты, ГДЕ МОИ ЧЕРТОВЫ СИГАРЕТЫ.

---

Привет, пиздец.
"Давно" мы с тобой не виделись...

---

Я, конечно, понимаю, что мой организм давно и прочно ебанулся.
Но хули настолько-то?

хнык-хнык

Я спал долбанных четыре часа.
И моему организму этого показалось ДОСТАТОЧНО, потому что я проснулся сам.
Но этого, блин, недостаточно моему разуму, который сейчас охуеет от жизни, станет кристально-чистым и прозрачным и пошлет все к черту.
Ибо бродить с 10 по 10 на четырех часах сна - это, знаете ли, привет пиздецу.

---

Матово поблескивающие медные шарниры, невозможно тонкой выделки пальчики и черты лица, мягкие волосы и корсет, о котором Мэри мечтала всю жизнь - эта чертова кукла была воплощением всего того, что она когда-то не добилась. И поэтому кукла сидела на полке, полуприкрыв прозрачно-голубые глаза (говорили, такого цвета - настоящее небо; поскольку Мэррил провела все свое детство в квартале Монтье, где небо заменяли свинцовые клубы дыма из фабричных труб, даже эта льдистая голубизна была напоминанием "Да, детка, ты - просто лузер"), и смотрела на каждого входившего в небольшую затхлую комнату на чердаке.
Таких было немного, к счастью.
Мэри собирается на работу, красит губы, распускает волосы, подтягивает чулки и затягивает корсет, но мысленно "Сукитупыесукисукисуки", потому что снова - рожи надоевших клиентов, мечты о несбывшемся, да еще и складочка на животе появилась, и морщины... "За что, Господи, чем я перед тобой провинилась?"
Ей, конечно, никто не ответит, поэтому спустя десяток минут по мостовой будут стучать каблуки. Еще спустя пятнадцать звякнет колокольчик над входом в "Салон старого и нового мадам Лансьер", в оранжевом стекле на миг отразится искаженный силуэт, и Мэри даже улыбнется этому отражению, увидев там себя двадцатилетнюю (хотя это было всего-то каких-то лет пять назад).
А теперь - бегом-бегом, вытирать стекла витрин "Осторооожно, деточка, мягонько, бархатной тряпочкой, ты же понимаешь, тут даже стекло старинное!"
Пять лет назад Мэри действительно старалась делать все аккуратно.
Сейчас ей плевать, лишь бы побыстрее разделаться с рутиной, сбегать наверх, накормить мышей - летучих, мать их, мышей, мадам Лансьер, за каким бесом вы их купили?!
На что мадам Лансьер загадочно улыбалась, раскуривая трубку. Мэри этого делать не умеет, поэтому пользуется мундштуком.
Мэри оглядывается на зеркало, из глубины на нее смотрят раскаленные красные точки - это всего лишь старые, почти потухшие лампы, но девушке-в-зеркале приятно думать, что это чудовище, которое когда-нибудь окажется принцем.
Звенит колокольчик, девушка-из-мира скатывается по ступенькам вниз, те нещадно скрипят и возмущаются, что они старые и рассохшиеся, а по ним тут скачут всякие дамы в полном расцвете сил. Надеяться на хорошего клиента рано утром - глупо, но вдруг, вдруг...
Клиентом оказывается насмешливый господин в цилиндре с заклепками, который загадочно улыбается, выбирает трубку - придирчиво, мадам Лансьер бы оценила - и уходит вместе с хлопающим звуком кассового аппарата. А на столе - на столе приглашение на два лица. "Вы и ваше отражение. Вы хотели когда-нибудь попробовать небо на вкус?"

---

Мне хочется постить всякие ванильные стишки типа Кота Басё.

---

Ебааааанаврот.
Что ж меня так кроет-то нереально?
Самая Длинная такая Самая Длинная, мляяя...

---

Ммм, люблю, когда проблемы решаются одной ночью, еей.

---

Всё плохо с учёбой.
И с деньгами.
И с семьёй.
Надо как-то решать и что-то делать.
Или хотя бы покурить кальян и попить какой-нибудь текилы.

---

Ээй. Кто-нибудь.

Хоть кто-нибудь выслушайте меня пожалуйста.